23-04-2023
Отрече́нные книги (книги сокровенные; греч. каноническими от греков и южных славян. Дополняя Библию, были очень популярны и смешивались даже священниками с каноническими книгами, потому что отвечали на возникавшие при чтении Библии вопросы.
Для официального запрета составлялись списки (индексы), что не мешало отреченным текстам широко вторгнуться почти во все памятники русской письменности — торжественники (сборники житий и похвальных слов), измарагды (литературные сборники религиозно-нравственного содержания для чтения мирянами), минеи (сборники житий святых) и другие. К отреченным книгам принадлежали ложные молитвы[1] и гадательные книги (волховники, книжники, трепетники, рафли, чаровники).
Уже в летописи «Повесть временных лет» (1110—1118 годы), в изложении проповеди греческого философа перед кн. Владимиром, находится ряд апокрифических подробностей, взятых из «Палеи», заменявшей нашим предкам Ветхий Завет. Русское духовенство боролось с этой литературой до самого XVIII века, когда был издан Духовный Регламент 1721 года. В особенности XVI и XVII века отличались усиленной деятельностью в списывании и редактировании отреченных писаний[2].
Списки канонических и апокрифических (вне канона) книг появлялись в соборных постановлениях (59-е правило Лаодикийского собора; ок. 360 года), в «Постановлениях апостольских» (380 год) и в сочинениях отцов церкви.
В «Святославове сборнике» (1073 год), в статье «Богословца от словес» был такой список из 29 названий[3], приписываемый Иоанну Богослову. Оригинал этого списка — греческое стихотворение, приписываемое в рукописи то Иоанну Богослову, то Григорию Богослову; такой же список находился в Рязанской кормчей (1284 год), и повторялся, с разными изменениями, в других кормчих книгах, церковных уставах, потребниках и т. д.
Особенно подробен список в Погодинской (Расской) кормчей XIV века (№ 31); он русского происхождения и составлен на основании прежних индексов, греческих, юго-славянских и русских. В XVII веке пересмотренный индекс был напечатан в «Кирилловой книге» (апрель 1644).
Книги, запрещённые церковным собором 1551[4][2]: Адам; Енох; Иосифова молитва; Адамль завет; Варфоломеевы вопросы Богородице; О Соломоне царе и о Китоврасе басни и кощуны; Еунатиевы муки; Мартолой (Остролог; астролог; гадание по звездам); Чаровник (книга об оборотнях); Громник (согласно рукописи XV века, собран царем Ираклием и содержал предсказания метеорологические, хозяйственные и политические, основанные на том, в каком знаке зодиака прогремит гром); Молнияник (предсказания, основанные на появлении молнии); Колядник (определяет, на какой день недели приходится Рождество Христово); Метание (гадание жребием); Мысленик; Сносудец (Сонник); Волховник (гадание по разным приметам); Звездочтец; Путник (приметы о встречах добрых и злых); Трепетник (добрые и недобрые приметы по трепетаниям и другим явлениям в человеческом теле); Рафли (гадания; книга по астрологии 12-ти знаков); Шестокрыл (перевод астрономического сочинения тарасконского еврея Иммануила бен-Якоба от 1356 года)[5]; Воронограй (приметы и гадания по крику воронов); Зодей (Зодий; Зодиак); Алиопах; Аристотелевы врата (перевод сочинения Secretum Secretorum, якобы написанного Аристотелем); Лоб Адамль.
Несмотря на распространение списков (индексов), отреченные книги не переставали пользоваться значительной популярностью и входили в сборники и книги, наряду с подлинными сочинениями особенно уважаемых отцов церкви (в торжественники, измарагды, минеи). Они подвергались разного рода переработкам, дополнениям; списки апокрифов нередко представляли значительные варианты.
Отреченные книги оказали сильное влияние на древнерусскую литературу. Исследователь апокрифов профессор Порфирьев (1823—1890) говорил: «В памятниках древней письменности апокрифические элементы распространены так сильно, что в редком из них мы не встречаем если не апокрифического сказания, то по крайней мере какой-нибудь апокрифической подробности».
Изобилуют апокрифами русские тексты-паломники; под их влиянием создавались разные жития, «Поучение Владимира Мономаха», духовные стихи.
Апокрифы переделывались на народный русский лад: им придавался местный оттенок, вводились новые лица, изменялись имена. Они вошли в русские былины. Иногда даже былина являлась простой переделкой апокрифа, как, например, былина о Василии Окульевиче, которая является адаптацией повести «О Соломоне и Китоврасе»[2].
Николай Тихонравов различал собственно «апокрифы» от книг «отреченных», «ложных» и резко упрекал исследователей, смешивавших эти «два совершенно различные понятия». Согласно Тихонравову, «критическое изучение отдельных памятников апокрифической и отреченной литературы могло бы объяснить нам многие факты народной русской словесности и пролило бы неожиданный свет на то знаменательное явление в истории древнерусского просвещения, которое мы называем расколом. Оно убедило бы нас, что те же стародавние верования индоевропейской семьи, которыми держится народная словесность, дали жизнь целой массе апокрифических и отреченных писаний; что древняя Россия называла отреченным всё то, что держалось и условливалось народным язычеством; что произведения народной словесности с точки зрения византийской теологии были отреченною, бесовскою забавою»[6].
Тихонравов убеждал, что отреченные книги переходили в народную массу потому, что многие из них «держались теми же стародавними преданиями индоевропейской семьи, которых выражением была изустная словесность народа. Здесь источник тех неизменных симпатий, которыми сопровождались отреченные книги в древней России в течение целых столетий, — симпатий, которых не могли ослабить церковные запреты… Отреченная литература не развивала двоеверия в грамотных людях (как предполагали некоторые исследователи, напр. Галахов); она сама питалась и поддерживалась этим двоеверием… История древнерусского просвещения не представляет доказательств, чтобы наше духовенство ясно сознавало вред отреченных книг и систематически их преследовало. Напротив, немногие образованные пастыри русской церкви определенно указывали, что отреченные писания хранились именно в толстых сборниках у попов, — и рукописные сборники подтверждают справедливость этого указания». Сетования архиепископа Новгородского Геннадия (ок. 1410—1505) на невежество и простоту ставившихся в попы также, согласно Тихонравову, служило лучшим доказательством того, что старое русское духовенство само вдохновлялось апокрифическими и отреченными писаниями. Ещё в XVI и XVII веках и те и другие процветали в русской литературе[6].
Отреченные книги.